Неточные совпадения
Место это давало от семи до десяти тысяч в год, и Облонский мог занимать его, не
оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух Евреев, и всех этих людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно было видеть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал
сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал в Петербург.
— Зачем? — как ошеломленная спросила Соня. Давешняя встреча с его матерью и
сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом.
Что же касалось во всем этом
сестры, то Раскольников оставался все-таки убежден наверно, что Свидригайлов не
оставит ее в покое.
— Из всех ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы не только не
оставили ваших подлейших замыслов на мою
сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что сегодня утром
сестра моя получила какое-то письмо. Вам все время не сиделось на месте… Вы, положим, могли откопать по дороге какую-нибудь жену; но это ничего не значит. Я желаю удостовериться лично…
Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а
сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с
сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и
оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Минута для меня роковая. Во что бы ни стало надо было решиться! Неужели я не способен решиться? Что трудного в том, чтоб порвать, если к тому же и сами не хотят меня? Мать и
сестра? Но их-то я ни в каком случае не
оставлю — как бы ни обернулось дело.
— Деятельной любви? Вот и опять вопрос, и такой вопрос, такой вопрос! Видите, я так люблю человечество, что, верите ли, мечтаю иногда бросить все, все, что имею,
оставить Lise и идти в
сестры милосердия. Я закрываю глаза, думаю и мечтаю, и в эти минуты я чувствую в себе непреодолимую силу. Никакие раны, никакие гнойные язвы не могли бы меня испугать. Я бы перевязывала и обмывала собственными руками, я была бы сиделкой у этих страдальцев, я готова целовать эти язвы…
Вадим часто
оставлял наши беседы и уходил домой, ему было скучно, когда он не видал долго
сестер и матери. Нам, жившим всей душою в товариществе, было странно, как он мог предпочитать свою семью — нашей.
В половине 1825 года Химик, принявший дела отца в большом беспорядке, отправил из Петербурга в шацкое именье своих братьев и
сестер; он давал им господский дом и содержание, предоставляя впоследствии заняться их воспитанием и устроить их судьбу. Княгиня поехала на них взглянуть. Ребенок восьми лет поразил ее своим грустно-задумчивым видом; княгиня посадила его в карету, привезла домой и
оставила у себя.
Жены сосланных в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и ехали на целую жизнь неволи в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции.
Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие
оставили Россию; почти все хранили в душе живое чувство любви к страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных.
Еще когда он посещал университет, умерла у него старуха бабушка,
оставив любимцу внуку в наших местах небольшое, но устроенное имение, душ около двухсот. Там он, окончивши курс, и приютился, отказавшись в пользу
сестер от своей части в имении отца и матери. Приехавши, сделал соседям визиты, заявляя, что ни в казне, ни по выборам служить не намерен, соперником ни для кого не явится, а будет жить в своем Веригине вольным казаком.
Но вот наконец его день наступил. Однажды, зная, что Милочка гостит у родных, он приехал к ним и, вопреки обыкновению, не застал в доме никого посторонних. Был темный октябрьский вечер; комната едва освещалась экономно расставленными сальными огарками; старики отдыхали; даже
сестры точно сговорились и
оставили Людмилу Андреевну одну. Она сидела в гостиной в обычной ленивой позе и не то дремала, не то о чем-то думала.
Я никогда и ни за что вас не
оставлю; другой от такой
сестры убежал бы по крайней мере, — вон как она смотрит на меня теперь!
Из работавших на покосе баб Артем соблазнил своим цалковым только одну гулящую Аннушку, а других набрал в Ключевском, из дровосушек, а в том числе Наташку,
сестру Окулка. Свою жену Домну солдат
оставил страдовать.
…Вы меня спрашиваете о действии воды.
Оставим этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо: воды ли, или путешествие это сделали — все равно. Главное дело в том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам писал официально, я бы только и говорил о водах, как это делаю в письмах к
сестре, но тут эта статья лишняя…
Сегодня мы нагнали Якушкина, и он просил, чтоб вы им при случае сказали по получении сего письма, что он здоров, с помощью божьей спокоен. Вообрази, что они, несмотря на все неприятные встречи, живут в Ярославле и снабжают всем, что нужно. Я истинно ее руку расцеловал в эту дверь… Я видел в ней
сестру, и это впечатление надолго
оставило во мне сладостное воспоминание, — благодарите их.
— Сейчас даже; человека
оставлю забрать покупки да вот твои деньги на почту отправить, а сам сейчас домой. Ну, прощай,
сестра, будь здорова.
Моя мать, при дедушке и при всех, очень горячо ее благодарила за то, что она не
оставила своего крестника и его
сестры своими ласками и вниманием, и уверяла ее, что, покуда жива, не забудет ее родственной любви.
«Хоть батюшка мне ничего не говорил, а изволил только сказать: не
оставь Танюшу и награди так же, как я наградил других
сестер при замужестве, — но я свято исполню все, что он приказывал матушке».
Я вслушивался в беспрестанные разговоры об этом между отцом и матерью и наконец узнал, что дело уладилось: денег дал тот же мой книжный благодетель С. И. Аничков, а детей, то есть нас с
сестрой, решились завезти в Багрово и
оставить у бабушки с дедушкой.
Он клялся ей во всегдашней, неизменной любви и с жаром оправдывался в своей привязанности к Кате; беспрерывно повторял, что он любит Катю только как
сестру, как милую, добрую
сестру, которую не может
оставить совсем, что это было бы даже грубо и жестоко с его стороны, и все уверял, что если Наташа узнает Катю, то они обе тотчас же подружатся, так что никогда не разойдутся, и тогда уже никаких не будет недоразумений.
— Да, ты должна быть моей женой… другом,
сестрой… И пускай об этом знают все — да! Не
оставь меня, друг мой, — заключил вице-губернатор и, как малый ребенок, зарыдав, склонил голову на грудь Годневой.
— Его надо
оставить, — сказала шопотом
сестра, со слезами на глазах: — уж он очень плох.
В четверг на святой папа,
сестра и Мими с Катенькой уехали в деревню, так что во всем большом бабушкином доме оставались только Володя, я и St.-Jérôme. То настроение духа, в котором я находился в день исповеди и поездки в монастырь, совершенно прошло и
оставило по себе только смутное, хотя и приятное, воспоминание, которое все более и более заглушалось новыми впечатлениями свободной жизни.
— Будет, будет; уйдите,
оставьте меня с
сестрой! — сказала ей, наконец, Сусанна Николаевна.
— Чем более непереносимые по разуму человеческому горя посылает бог людям, тем более он дает им силы выдерживать их. Ступай к
сестре и ни на минуту не
оставляй ее: в своей безумной печали она, пожалуй, сделает что-нибудь с собой!
— Еще бы тебе не видеть и не слышать, когда ты только об этом и думаешь! Но вот что, мое сокровище: я не
оставлю тебя здесь и увезу с собой в Москву; ты здесь окружена только тем, чего уж нельзя возвратить, а того, что ты желаешь видеть, нет около тебя. Кроме того, последнее твое видение может и сбыться: Терхов в самом деле может умереть от тоски! — решилась уж немножко припугнуть
сестру Муза Николаевна.
Благодаря этому адвокат истцов (обе управы наняли одного и того же адвоката), отважный малый, в видах обеспечения исков, явился в сопровождении судебного пристава к
сестрам и все, что нашел, описал и опечатал,
оставив в их распоряжении только платья и те золотые и серебряные вещи, которые, судя по выгравированным надписям, оказывались приношениями восхищенной публики.
— Сиротой жить лучше. Умри-ка у меня отец с матерью, я бы
сестру оставила на брата, а сама — в монастырь на всю жизнь. Куда мне еще? Замуж я не гожусь, хромая — не работница. Да еще детей тоже хромых народишь…
Вследствие всего этого мы передаем души свои богу, веруя тому, что сказано, что тот, кто
оставит дома и братьев и
сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или поля ради Христа, получит во сто раз больше и наследует жизнь вечную.
Сестры смеялись над ее затеею, но, конечно, согласились. Они очень дружно жили. Да им же и на руку: займется Людмила мальчишкою, им
оставит настоящих женихов. И они сделали, как обещали, зазвали Коковкину от обедни.
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла,
оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все
сестры» — так говорил про него сам отец.
Сестра Гаврика стала ходить в лавочку Лунёва почти каждый день. Она являлась постоянно озабоченная чем-то, здороваясь с Ильёй, крепко встряхивала его руку и, перекинувшись с ним несколькими словами, исчезала,
оставляя после себя что-то новое в мыслях Ильи. Однажды она спросила его...
Она выходила из комнаты
сестры только в сумерки, когда мастерицы кончали работу,
оставляя на это время у больной Нестора Игнатьевича.
Мать и
сестру она
оставила при себе, находя, что этак будет приличнее и экономнее.
Чтоб удержать отцовское место, приходилось или одному из сыновей
оставить семинарию и заступить отца, или младшей
сестре выйти за неуча, который от некуда деться будет рад взять это бедное место в приданое за хорошенькою женой.
— Проси, — промолвил он, — а ты,
сестра, — прибавил он, обратясь к Александре Павловне, —
оставь нас.
— Да; а сестру-то с кем
оставим?
Чтобы не так было грустно матери моей возвращаться домой, по настоянию отца взяли с собой мою любимую старшую сестрицу; брата и меньшую
сестру оставили в Аксакове с тетушкой Евгенией Степановной.
Ольга(обнимает
сестру). Милая моя, прекрасная
сестра, я все понимаю; когда барон Николай Львович
оставил военную службу и пришел к нам в пиджаке, то показался мне таким некрасивым, что я даже заплакала… Он спрашивает: «Что вы плачете?» Как я ему скажу! Но если бы бог привел ему жениться на тебе, то я была бы счастлива. Тут ведь другое, совсем другое.
— А вы,
сестра, не
оставите ли себе чего? — отозвался Шульц, надевая в магазине свою высокую негоциантскую шляпу.
Проходило лето; доктор давно говорил Мане, что она совершенно здорова и без всякой для себя опасности может уехать домой. Маня не торопилась. Она отмалчивалась и все чего-то боялась, но, наконец, в половине сентября вдруг сама сказала
сестре, что она хочет
оставить больницу.
Вчера он открылся Ольге; — наконец он нашел ее, он встретился с
сестрой, которую
оставил в колыбели; наконец… о! чудна природа; далеко ли от брата до
сестры? — а какое различие!.. эти ангельские черты, эта демонская наружность… Впрочем разве ангел и демон произошли не от одного начала?..
Но что же делать?
Оставить дело идти так, как оно идет? Однажды я дал Лопатину обещание не впутывать в это дело его
сестры Софьи Михайловны. Я, конечно, должен сдержать свое обещание. Но не могу ли я написать своей матери? Она хотя редко, но видится с Софьей Михайловной и может рассказать ей. Я не изменю слову и в то же время…
Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением беспомощной девочки
сестры (отец находился в отдаленном кабинете), несчастная, вместо того чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет,
оставляя на нем следы рокового горенья.
‹…›
Сестра должна была расставаться не только со своей хорошей мебелью и безделушками, но также с кроликами, всякого рода птицами и лягушками. Зато
оставить своих любимцев, серого попугая Коко и колибри, она не решилась, и мастера сделали ей небольшую клетку с тесным помещением для Коко вверху и миниатюрным внизу для колибри.
— Значит, не могу. К тому же во всяком случае я не могу брата и
сестру оставить, а так как… так как… так как действительно может случиться, что они останутся, как брошенные, то… если возьмете меня с малютками, бабушка, то конечно, к вам поеду и, поверьте, заслужу вам это! — прибавила она с жаром, — а без детей не могу, бабушка.
Хозяйка, видя невозможность
оставить у себя свою гостью на вечер, решилась сама, от нечего делать, исполнить священный долг и навестить свою больную
сестру.
Капочка. Все так говорят; но на деле выходит совсем противное. Я мужчин не виню, для них все легко и доступно; но наша
сестра всегда должна опасаться по своей горячности к любви. Ах! я вас боюсь! Лучше
оставьте меня.